— Вы не можете этого сделать! — воскликнул он.

Вильгельм смерил его ледяным взглядом.

— Могу и сделаю. Человек, восстающий против своего правителя, лишается всего. Я не ожидаю, что вы способны почувствовать благодарность за то, что я не отнял у вас все, для такого человека, как вы, это было бы чересчур, но вы обязаны мне подчиниться. У вас нет другого выбора. Все, что вы можете, — это принять мое решение. Кто вас поддержит? И не говорите, что король, потому что я со всей ответственностью заявляю, что он собирается заменить вас кем-то более дельным.

Мейлир сдулся на глазах, как свиной пузырь, из которого выпустили воздух. Дрожа, как девяностолетний старик, с расширенными зрачками, он упал перед Вильгельмом на колени и протянул к нему руки. Вильгельм крепко сжал их.

— Я связываю вас этой клятвой, — тихо произнес Вильгельм, — и будьте вы прокляты, если нарушите свое слово.

После того как Мейлир, спотыкаясь, покинул зал, сопровождаемый двумя рыцарями Вильгельма, Изабель повернулась к мужу. Он ненадолго закрыл глаза, и только теперь она увидела, что он был напряжен, как натянутый нерв.

— Как ты узнал о его браке? И правда ли это?

Вильгельм открыл глаза и устало посмотрел на нее.

— У Мейлира полно врагов, которые только и ждут, когда удача отвернется от него. Верность продается и покупается дешево, если знать, где искать, и если не брезговать рыться в грязи, — он встал и сделал знак слуге скатывать ковер. — И это правда. Он обручился с ней по валлийскому обычаю, но так никогда и не обвенчался с этой женщиной в церкви… готов поспорить, что сейчас он очень жалеет об этом своем упущении, но поздно что-либо менять, потому что женщины уже нет в живых.

— Куда ты? — спросила она, увидев, что он отвернулся от людей, собравшихся в зале и ждавших их.

— Вымыть руки, — ответил он. — Вполне достаточно копания в грязи для одного утра.

Глава 28

Килкенни, Ленстер, сентябрь 1208 года

Бушевало осеннее ненастье, поэтому Изабель собиралась провести весь день в доме, обучая дочерей шитью и вышивая кайму новой рубашки Вильгельма. Дождь с ожесточением хлестал по закрытым ставням, заставляя всех вздрагивать. На Изабель была ее самая теплая нижняя поддевка и платье из оранжево-розовой шерсти.

— Еще несколько дней такой погоды, и у нас вырастут ласты, как у тюленей в Бэнноу Бэй, — проворчала Сорча, кормилица Ансельма, покачивая колыбельку ногой.

Сайбайра захихикала, а Белла потребовала снова рассказать историю про девушек, превращавшихся в тюленей при полной луне; их можно было увидеть с лодок, когда они выныривали из воды и играли в серебристом лунном свете. Изабель заговорщически подмигнула кормилице. Сорча была прирожденной рассказчицей с нескончаемым запасом легенд и историй. В такие дни ее сказки были просто благословением Господним, а поскольку дождливая погода в Ленстере была не редкостью, она уже много раз доказывала, что в дом ее взяли не зря. Изабель вдела новую нитку в иголку и воткнула ее в плотную синюю ткань, наполовину прислушиваясь к рассказу, а наполовину уносясь мыслями вдаль.

Вильгельм вот уже пять месяцев был дома. После приезда он был какое-то время занят принятием присяги у вассалов, а потом только ел, спал и восстанавливал силы. Он объезжал лошадей, играл с детьми, часто уводил ее в постель, по вечерам в зале с чашей вина в руке слушал арфисток и менестрелей. Иногда он и сам пел: обладая прекрасным голосом, он получал от пения большое удовольствие. Узлы медленно начинали развязываться. К нему постепенно вернулись здоровый цвет лица и живость, и тень человека постепенно обрела форму. Изабель и раньше такое наблюдала. На их свадьбу он приехал с похорон старого короля Генриха, взвинченный после разговора с Ричардом, который тогда был его врагом. Он мучился от боли в раненой ноге и от морального напряжения, вызванного многомесячной войной между Генрихом и Ричардом. Она этого не понимала, потому что ей было всего восемнадцать лет и она плохо его знала, но он тогда находился на пределе и отчаянно нуждался в передышке. На следующий день после их венчания в соборе святого Павла он отвез ее в уединенный особняк, принадлежавший его другу, чтобы там побыть с ней наедине, избегая шумных сборищ и наслаждаясь самым естественным из удовольствий. Тогда на то, чтобы восстановиться, ему понадобилась всего неделя, сейчас шесть, но, по мере того как дни становились длиннее и весна окрашивала мир в зеленый цвет, он начинал вдыхать воздух с новой надеждой и жаждой деятельности.

В середине лета он набросился на управление Ленстером. Из его покоев вылетали целые стаи указов и хартий. Он задумал основать еще несколько поселений, встречался с торговцами и судовладельцами в Ньютауне, обсуждая развитие торговли и рост прибыли порта. Он повсюду возил с собой Гилберта и Вальтера, показывая им, что значит вести дела, так же, как когда-то показывал это Вилли и Ричарду. Когда Изабель видела его с сыновьями, по ее телу пробегала дрожь — от беспокойства за них и от тоски по двум старшим сыновьям.

Мейлир Фитцгенри отправился в Дунмаск, под домашний арест и неусыпное наблюдение поверенных Вильгельма. Король Иоанн лишил его должности юстициария и назначил вместо него Иоанна де Грея, епископа Норвичского, — человека, вполне подходящего для этой должности. Изабель де Грей скорее нравился, несмотря на то что он был созданием Иоанна и ни на шаг не отступил бы от приказов своего хозяина. Но, по крайней мере, человек совсем без корней, был лучше того, который плетет коварные интриги и все время маячит угрожающей тенью где-то на краю сознания.

Рассказ Сорчи подходил к концу. Парень потерял свою невесту, и она вернулась в море, чтобы качаться на волнах и казаться всему остальному миру гладким, темноголовым тюленем.

Белла, видевшая тюленей в заливе, во время их поездки в аббатство ее отца в Воу, хотела знать, действительно ли на свете жили такие существа.

— А, — с улыбкой отозвалась Сорча, — все существует, во что веришь.

Отворилась дверь, и вошел Вильгельм. Он осматривал кобылу с новорожденным жеребенком и шел от конюшен по открытому полю, поэтому на его плаще поблескивали кристаллики дождя. В руке у него было зажато письмо, а оруженосцы не отставали от него ни на шаг.

Изабель какое-то время переводила взгляд с мужа на письмо, а потом отложила свое вышивание в сторону.

— Что стряслось? — ее, как всегда, пронзил страх, она по-прежнему боялась узнать что-то ужасное о своих сыновьях.

В ответ Вильгельм поморщился, снимая плащ.

— Тебе известно, что Вильгельм де Броз впал в немилость одновременно со мной?

— Да… — Изабель никогда не понимала дружбы между ее мужем и де Брозом. Вильгельм мог иногда балансировать на грани, но он никогда не переступал черту. Для де Броза же черты вообще не существовало, особенно когда на горизонте маячила возможность загрести еще больше власти для его многочисленного потомства. Он был шумным, грубым мужланом — полная противоположность Вильгельму. — Что случилось?

Сильно нахмурившись, Вильгельм потянулся за своим уличным плащом с шерстяной подкладкой.

— Иоанн потребовал их старшего сына в качестве заложника, а леди Мод отказалась посылать его к нему, — он красноречиво взглянул на нее и сел, чтобы сменить туфли на сапоги из крепкой телячьей кожи, натертые пчелиным воском, чтобы не пропускали воду.

Изабель почувствовала восхищение и зависть одновременно. Она тоже вначале отказалась отдавать их старшего сына, но потом уступила давлению Вильгельма и убедила себя в том, что так было лучше. Но она до сих пор иногда жалела об этом. О Мод де Броз можно было говорить что угодно, но внутренний стержень у нее был твердым.

— Де Броз бежал сюда, чтобы спастись от гнева Иоанна, и прислал письмо, в котором спрашивает, примем ли мы его. Он сейчас в Уиклоу с семьей, и я отправляюсь им навстречу. Это все, что мне известно. А письмо — это крик о помощи.